Им было суждено любить друг друга всего два года.
Всего два года — и целая вечность боли, страсти, отчаяния, надежды.
Теперь она известна под другой фамилией — как жена совершенно другого человека.
Официальные биографы предпочитали замалчивать её место в его жизни.
Но…
Как можно стереть человека, который был с ним в самые страшные дни?
Как можно забыть женщину, которая дышала в его лёгкие, когда он умирал?
Как можно закрыть глаза на любовь, которая горела не ради славы, не ради выгоды, а просто потому, что иначе быть не могло?
Она не требовала ничего, не надеялась ни на что, не просила обещаний.
Она просто была рядом.
Боролась за него, когда бороться было уже бессмысленно.
И осталась в его памяти — даже тогда, когда его сердце остановилось.
В фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой» есть персонаж по имени Татьяна Ивлева. На самом деле, девушки с таким именем не существовало. Но в огромных глазах актрисы Оксаны Акиньшиной, в ее тонкой фигурке, во всех ее манерах и порывистости движений угадывается 19-летняя москвичка Оксана Афанасьева — та, кого Высоцкий называл своей последней любовью.
Они встретились, когда ему было за 40, а ей едва исполнилось 19. Молоденькая, тоненькая, как тополек, — она была необыкновенно хороша. А он… Он был изрядно помят жизнью, перепахан недоверием, придавлен буднями. Но он был гений, и он был живой человек.
Встретившись в далеком 1978 году, они еще не знали, что им всего-то отведено два года на любовь. Позже, когда его не станет, и она выйдет в свет достойной супругой иного уважаемого человека, эта повзрослевшая девочка с тихой грустью скажет: «Сейчас кажется, что первые 20 лет моей жизни были гораздо сильнее насыщены драматическими событиями, чем 20 последующих».
ОНА ДО НЕГО
Оксана Афанасьева — коренная москвичка, дочь известного литератора Афанасьева-Севастьянова, много писавшего для эстрады.
Она рано осталась без матери и почти мгновенно повзрослела.
Друзья у неё были намного старше, решения она принимала сама, и в мире не существовало человека, который мог бы что-то запретить ей или пригрозить пальцем.
В их доме часто собиралась творческая богема: Леонид Енгибаров, Лев Прыгунов и другие известные личности.
Но эта жизнь не была безоблачной.
Её отец и троюродные братья, с которыми они делили квартиру, принадлежали к респектабельной пьющей интеллигенции.
В советские времена таких называли «товарищами с нормальной алкогольной зависимостью».
Это не были «алкаши, соображающие на троих» — скорее, «приличные люди», которым всегда находился повод для бокала-другого.
Но для Оксаны разницы не было.
Возвращаясь из французской спецшколы, она часто заставала дома подвыпившего отца.
Иногда он был грустен и молчалив, но чаще — агрессивен.
Сначала она боялась его дебошей.
Потом начала тихо ненавидеть.
Наверное, её вселенская терпимость к запоям Высоцкого родилась ещё тогда, в этом доме без матери и с обозлённым, пьяным отцом.
Но Володя был совсем другим.
Когда он выпивал, он не зверел и не пытался сломать чужую волю.
Он рвался, метался, искал, горел.
Но злым не был никогда.
Она разбивала спрятанные бутылки водки, взваливала его на себя и тянула домой.
Ей было безумно его жалко.
И очень страшно.
Но даже в минуты отчаяния она шептала про себя:
«Лучше один день с таким человеком, чем всю жизнь…»
ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ
Оксана Афанасьева — студентка текстильного института, красавица, заядлая театралка и невеста милого, респектабельного жениха — в тот вечер пришла в театр на Таганке.
Во время антракта она заглянула в администраторскую:
— Можно позвонить? — спросила она сурового Якова Михайловича Безродного.
Высоцкий стоял спиной к ней, что-то оживлённо обсуждая по телефону.
Но вдруг резко повернулся, увидел её, остановился на полуслове и медленно повесил трубку — мимо аппарата, словно забыв, зачем говорил.
Повисла долгая, театральная пауза.
— Ксюша, это Володя Высоцкий. Володя, это Ксюша, — наконец представил их Яков Михайлович.
Высоцкий посмотрел ей в глаза и, без единого предисловия, спросил:
— Куда вы после спектакля?
— Домой, — просто ответила она.
— Не бросайте меня, я вас подвезу, — кинул он, уже выходя из комнаты.
После спектакля Оксана с подругой вышли на улицу. Она нарочито не спешила, как будто не искала никого глазами, но всё же огляделась.
— Ксюша, давайте скорее, я вас жду! — вдруг раздался знакомый голос.
Актёр Вениамин Смехов, распахнув дверцу зелёных «Жигулей», приветливо махал рукой.
Оксана растерянно замерла.
Но вдруг её взгляд перескочил дальше — и глаза счастливо зажглись.
— Нет, нас уже подвозят.
— Кто? — изумился Смехов, оглядываясь.
Проследив за её взглядом, он всё понял и рассмеялся:
— Ну конечно… Где уж моим «Жигулям» против его «Мерседеса»…
На самом деле, для Оксаны это уже не имело никакого значения.
Ни его 280-й серебристый «Мерседес», ни его всенародная слава, ни даже его семейный статус…
Она уже влюбилась.
Высоцкий подвёз девушек до дома, ни на что большее не претендуя.
На прощание попросил её номер телефона.
— Можно я вам позвоню?
Она деликатно поблагодарила и дала номер, но насчёт свидания промолчала.
Будто затаилась перед большим прыжком.
Перед самым главным рывком в своей жизни.
— Ты что?! — воскликнула подруга, когда Высоцкий уехал.
А потом мечтательно закатила глаза:
— Да все бабы Советского Союза мечтают оказаться на твоём месте!
И это было чистой правдой.
«Владимир Семёнович был абсолютно, совершенно, стопроцентно гениальным человеком.
Более одарённых людей я с тех пор не встречала, — напишет позже Оксана.
Где бы он ни появлялся — среди друзей или перед залом в десять тысяч человек — он подчинял их всех.
Одним взглядом. Одним словом. Одним движением.»
Юная максималистка Оксана Афанасьева на следующий же день рассталась со своим милым, респектабельным женихом.
Не обращая внимания на возмущённые возгласы обожавших её тётушек.
Теперь её жизнь разделилась на «до» и «после».
НАЧАЛО
Их первое свидание прошло почти традиционно, но с особым, почти магнетическим очарованием.
Он пригласил её домой, встречал с галантностью старого света:
нежно ухаживал, угощал изысканным вином и заморскими деликатесами из «Берёзки».
А потом сам, словно заботливый шеф-повар, жарил печёнку — ароматную, чуть розоватую внутри, просто таявшую во рту.
Перед тем как она ушла, он вдруг мягко посмотрел ей в глаза и, своим низким, бархатным голосом, попросил:
— Не надо меня звать Владимир Семёнович…
Спустя годы Оксана вспоминала:
— Он был дико харизматичный. Наверное, не было ни одной женщины, которая могла бы устоять перед ним.
Но дело даже не в этом.
Он не расставлял сети, не пытался очаровывать специально. Это было в нём самом. В его голосе, в его движениях, в его взгляде.
И у нас не было этой лёгкой, случайной связи —
переспали-разбежались.
Нет.
Это был настоящий роман. В его классической форме.
Оксана сразу для себя решила:
«Пусть это будет три дня, неделя, но я буду с этим человеком. Потому что он — не такой, как все.»
Что будет дальше?
Это уже не имело значения.
Она влюбилась.
Но при этом ясно понимала: ничего требовать не может.
Её жизнь — это её жизнь.
Её любовь — это её проблема.
То утро после первой ночи она запомнила на всю жизнь.
Вышла из ванной, вытирая шею полотенцем, и вдруг заметила:
Высоцкий стоит на пороге, как вкопанный.
Он смотрел на аккуратно застеленную тахту и, словно увидев что-то невероятное, тихо сказал:
— Ты первая женщина, которая убрала за собой постель…
Он был искренне потрясён.
С первой же минуты общения между ними возникло странное, почти мистическое ощущение — родственности душ.
Выяснилось, что у них много общего:
вкус, привычки, характер.
Казалось, они не впервые встретились, а просто на время потеряли друг друга и теперь снова нашли.
Высоцкий всегда восхищался её лёгкостью:
— Как у тебя так просто получается?
Его поражало, с какой естественностью она рисует быстрые наброски, как точно выводит линии на бумаге.
Или как, не задумываясь, ловко подшивает джинсы, привезённые им из-за границы.
Джинсы, дорогие джемперы, даже деньги Высоцкий часто раздавал друзьям.
Он любил эти периоды, шутливо называя их:
«Дни раздачи денежных знаков населению».
Но при всей своей щедрости и бесшабашности он никогда не жалел вещей, сделанных руками Ксюши.
Ни одной пары джинсов, подшитых ею, он никому не отдал.
Наверное, потому, что они были по-настоящему его.
Как и она.
ВЕЛИКИЙ ПУТЬ
С первых дней их совместной жизни Москва зашепталась. Слухи расползались по театральным кулуарам, редакциям газет, по затаенным кухонным посиделкам.
— Высоцкий купил ей квартиру! — уверенно говорили одни.
— Да нет, это она его охмурила, он ради нее на все готов! — вторили другие.
— Погоди, а жена его французская что? — с любопытством спрашивали третьи.
Но, как водится, истина была куда проще.
Дом, в котором жила Оксана с отцом, братьями и обожающими ее тетками, расселили. В результате нехитрых разделов жилплощади ей досталась небольшая однокомнатная квартира на улице Яблочкова. Высоцкий не имел к этому никакого отношения.
Это, пожалуй, был единственный случай, когда он не вмешался в ее жизнь. Во всем остальном — помогал, как мог.
— Ты должна ездить на такси, чтобы не тратить время. Не хочу, чтобы тебя толкали и зажимали в метро, — говорил он, протягивая ей деньги с тем самым небрежным жестом, каким раздавал деньги друзьям.
Оксана не ощущала между ними двадцатидвухлетней разницы. Она вообще никогда не интересовалась ровесниками — всегда тянулась к старшим, сильным, тем, в ком было что-то от мира взрослых, но при этом оставалась искра мальчишества.
Высоцкий идеально соответствовал этому образу. Он мог быть серьезным, строгим, гениальным, но в следующую минуту — бесшабашным, хулиганистым, почти подростком.
— Володя для меня был мальчишкой — юмор, хулиганство, энергия, но при этом все было осмысленно, невероятно интересно, — вспоминала Оксана.
На Николиной Горе он учил ее водить машину.
— Надо, чтобы ты гоняла красиво, — заявил он однажды.
Он мечтал купить ей маленькую красную BMW.
— Чтобы все видели, как ты рассекаешь по Москве.
Высоцкий любил красивые жесты. Он не кичился богатством, но ему нравилось, когда вещи, которые его окружали, были лучшими.
— У меня все должно быть лучшее — и машины, и бабы, — усмехался он.
Но самой большой его удачей была вовсе не машина.
Французская соломенная сумочка.
Простая, легкая, с заграничной командировки. Только те женщины, кто хлебнул советского дефицита, могли по достоинству оценить этот подарок.
Оксана оценила.
АЙ ДА СУКИН СЫН!
Поразительно, но ей, совсем молоденькой, никогда не бывало скучно с этим взрослым, умудренным опытом мужчиной. Он был бесконечно разным — серьезным и хулиганистым, нежным и вспыльчивым, гениальным и простым одновременно.
Оксана, сопровождавшая Высоцкого почти на всех его концертах, вспоминала забавный случай, произошедший с ними в поезде Минск — Москва:
— Проводница долго разглядывала Володю, потом нахмурилась:
— Что-то мне ваше лицо знакомо… Вы не актер Театра Моссовета?
Я едва сдержала улыбку и, не моргнув глазом, ответила:
— Нет, он зубной техник.
Мы перемигнулись и ушли в купе. Но через полчаса дверь снова скрипнула, и та же проводница робко заглянула внутрь:
— Ой, как хорошо, что я вас встретила! У меня что-то десна под коронкой болит… Вы не посмотрите?
Володя на полном серьезе попросил ее сесть поудобнее, тщательно осмотрел рот и вынес вердикт:
— Мост придется менять.
И ведь так уверенно сказал, что она даже поблагодарила!
Ну разве можно соскучиться с таким мужчиной?
Работал он так же — нахрапом, под вдохновение. Вернее, не работал, а творил, будто стихи и музыка жили в нем, просто дожидались подходящего момента, чтобы родиться.
Иногда он не мог заснуть, лежал в темноте, курил, задумчиво глядя в потолок. Потом вдруг резко вскакивал, придвигал стул, брал ручку — и начинал писать. Быстро, порывисто, будто боялся, что слова ускользнут. Он не правил, не выверял рифмы, а сразу выкладывал их на бумагу — и только потом подбирал мелодию.
— Послушай, ты только послушай! — будил он Оксану посреди ночи.
И пел.
Она уже знала: если Володя сидит перед телевизором со стеклянными глазами, а пепельница забита окурками — значит, работает.
Ей было смешно, когда он по-детски поражался собственным находкам:
— Откуда это берется? Вот, например, “птица Гамаюн” — я и не знал, что такая есть! Только потом узнал, когда уже написал.
Он чем-то напоминал Пушкина, который в минуты вдохновения восклицал: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»
Она смотрела на него с восхищением, искренне любовалась его гением. И он чувствовал это, благодарно откликаясь на ее случайные желания.
Как-то весной она просто обронила:
— Люблю ландыши.
Высоцкий даже бровью не повел. А на следующее утро Оксана проснулась от хлопка входной двери — он куда-то убежал. Вернулся с огромными охапками цветов.
Ландышами была усыпана вся комната.
— Он, наверное, скупил их по всей Москве, — смеялась она, не в силах поверить, что такие мужчины существуют.
Это была неправдоподобная, сказочная любовь.
— Первый год был безмятежным. Потом появилось предчувствие беды…
Теперь про него пишут: пил, кололся, алкоголик, наркоман… Мол, доходяга с трясущимися руками.
— Это чушь! — отрезает Оксана.
Да, его запои случались, но они перемежались с работой на износ, с настоящим, бешеным, всепоглощающим творчеством.
Он жил быстро. Жил жадно.
Жил так, как могут только гении.
ХОЛОДНОЕ ДЫХАНИЕ
Два года Оксана наблюдала, как незаметно, почти исподволь, увеличивались дозы.
Сначала ей казалось, что это помогает ему — после «Гамлета» он долго не мог уснуть, метался в постели, тяжело дышал, а потом вдруг начинал стонать, будто раненый зверь. Потом делал укол.
— А что это ты себе колешь? — спрашивала она однажды.
— Витамины, — ответил он, отворачиваясь.
Так продолжалось, пока однажды Оксана не нашла в мусорке ампулу. Промедол.
Ей стало страшно.
Она поняла: он болен, и болезнь берет верх. Она бы все отдала, лишь бы его спасти.
Марина Влади, приезжая из Франции, дважды устраивала его в клиники. Наступала ремиссия. Но ненадолго.
Его жизнь неслась на бешеной скорости. Он будто чувствовал, что времени мало, и пытался успеть все.
Он снимался в «Месте встречи изменить нельзя», играл в «Маленьких трагедиях», мчался на радио, репетировал в театре, выезжал с концертами по стране. Как режиссер, готовил к запуску картину «Зеленый фургон».
Помогал всем: матери, отцу, сыновьям, друзьям.
Одному выбивал загранпаспорт, другому — устраивал свадьбу, третьего пристраивал за границу.
А Оксане… Ей не нужно было ничего, кроме него.
Жизнь была наполнена Высоцким, и только им.
Но он переживал.
Говорят, он просил у Марины Влади развода. Но понимал: если уйдет, его тут же объявят невыездным, перекроют дорогу на Запад, а значит, на его записи, книги, концерты за границей можно будет поставить крест.
Оксана не требовала развода.
Марина жила далеко, в Париже, и казалась скорее родственницей, чем женой.
Но она никогда не позволяла говорить о Влади плохо.
— Люди, которые Володю любили, для меня не то чтобы святы, но вне критики, — признавалась она.
Как-то Марина приехала в Москву. Оксана на время съехала на свою квартиру на Яблочкова.
Неделю не видела Высоцкого.
Соскучилась.
В выходные пошла с подругой в театр. Хоть из зала взглянуть на него.
Мест в зале не было, их усадили на приставные стулья в центре.
Затаив дыхание, она следила за сценой.
Началась сцена без Высоцкого. Она расслабилась.
И вдруг — дернули за юбку.
Раз.
Другой.
Третий.
«Совсем уже… Даже в театре!» — возмутилась Оксана и резко обернулась.
Соседи смотрели на нее в изумлении.
Позади, на полусогнутых, в бархатных джинсах и сапогах, тихо подкрался Высоцкий.
— Пойдем, выйдем, — шепнул он, извиняясь перед зрителями одними глазами.
Свидетели той сцены говорят, что просто обалдели.
Другого слова тут не подобрать.
КАЗАЛОСЬ, ОН ВЕЧНЫЙ
Второй год их совместной жизни постепенно превращался в череду драматических событий, окрашенных в черные и багрово-красные тона.
Все плохое началось с самого начала 1980 года.
Авария.
Запрещенный к выпуску фильм.
Практически полный уход из театра.
Физическое состояние ухудшалось с каждым днем, и вместе с этим росло количество наркотиков.
Те, кто знал, что происходит, сочувствовали Оксане.
Но она даже не задумывалась о том, чтобы уйти.
— Потому что в это время он никому не был нужен. Человек нужен, когда он здоровый, веселый, богатый. А эта „пьяная“ головная боль не нужна никому.
Она не чувствовала себя жертвой. Просто иначе быть не могло.
Клиническая смерть, о которой позже писали и снимали фильмы, была зафиксирована врачами.
Оксана действительно везла лекарства через всю страну.
Администратор Валерий Янклович позвонил ей и сказал:
— Если ты не привезешь промедол, он просто умрет.
Если бы кто-то сказал, что, пожертвовав рукой, она спасет Высоцкого, она бы без колебаний ответила:
— Рубите!
Что значила одна коробка нелегальных лекарств против его жизни?
Публицист Валерий Перевозчиков в книге «Правда смертного часа» приводит слова Оксаны:
«В Бухаре была самая настоящая клиническая смерть. Я ему дышала, а Толя Федотов делал массаж сердца. Когда Володя очнулся, сказал: „Я вас видел и чувствовал. Но как в кино. Ты дышишь, Толя массирует“.»
И спустя полчаса, едва открыв глаза, он уже слышал холодные голоса:
— Наверное, все три концерта ты, Володя, не отработаешь. Один придется отменить.
Вот сволочи!
Оксана вспыхнула:
— Вы с ума сошли?! Он только что умирал! Какие концерты?!
Но он, слабый, лежащий в постели, вдруг сказал спокойно:
— Да, наверное, надо.
Она чувствовала, что он на ее стороне.
Но отказать им не мог.
Всем казалось, что это — временные трудности. Что он справится.
Казалось, он вечный.
Переживет всех.
Но…
ПРОЩАНИЕ
Реальная смерть пришла через год после клинической.
21 июля 1980 года.
Весь день он провел дома. Вечером поехал в театр, где должен был играть в «Преступлении и наказании», но на сцену так и не вышел.
Говорят, в тот день он только и твердил:
— Скоро я умру.
Хотел вернуть долги. Раздать то, что когда-то брал.
После театра заехал к Ивану Бортнику.
— Володя зашел в шикарном вельветовом костюме с ключами от „Мерседеса“, — вспоминал позже актер. — Увидел бутылку водки „Зверобой“ и сразу: „Поехали ко мне продолжать!“
Они отправились на Грузинскую, к Оксане.
Говорили допоздна.
Она слушала их беседы и не могла избавиться от липкого ощущения безысходности.
Страх подкрался незаметно.
Не тревога.
Не беспокойство.
Настоящий, до судорог, страх.
Утром, обнаружив две спрятанные бутылки водки, Оксана взорвалась.
Громкий скандал.
Разбитое стекло в раковине.
— Все! Я ухожу!
Он посмотрел ей в глаза.
— Если ты уйдешь, я выброшусь с балкона!
Она выбежала на улицу.
Глянула вверх.
Он висел на руках, держась за решетку.
Не помнит, как взлетела на восьмой этаж.
Как втащила его назад.
В день смерти он спокойно сказал:
— Сегодня я умру.
До этого он кричал от боли, как раненый зверь.
А потом вдруг настала странная, тягучая тишина.
Измотанная бессонными ночами, она заснула.
Проснулась через три часа.
Он уже был мертв.
На ее ладони несколько дней не сходил огромный синяк — он так крепко держал ее за руку в свои последние минуты.
Как она с ним прощалась, не знает никто.
Никто не видел.
Никому не рассказывала.
Известно лишь одно: попрощавшись, она встала и ушла.
Без вещей.
Без документов.
В чем была.
Больше в ту квартиру она не возвращалась.
Сильная любовь оставляет невосполнимые раны.
Без нее нельзя жить.
Но если хоть раз ощутил ее силу, жить как прежде уже невозможно.
— Володя, так нельзя, это позор, — осуждающе говорил его отец, кивая в сторону Оксаны.
Она запомнила это намертво.
А после смерти Володи он сказал ей:
— Я думаю, тебе не стоит приходить на похороны.
И она приняла это как приказ.
Старалась быть незаметной.
Единственное, о чем попросила, — принести два обручальных кольца, которые лежали в стакане на тумбочке, в спальне.
Когда-то он купил их, надеясь обвенчаться.
Но кольца исчезли.
Так закончилась одна из самых таинственных и красивых историй любви.
Любви к гению.
Любви к мужчине.
Когда-нибудь другие Мужчина и Женщина так же встретятся.
Так же притихнут перед прыжком.
А потом нырнут в любовь — со своими ландышами и «Мерседесами», с зелеными «Жигулями» и чужими ключами, с французской соломенной сумочкой и неистовым горячечным шепотом по ночам.
Конец этой истории каждый напишет сам.
Или вдвоем.
У кого как получится…
Р. S.
Год после смерти Высоцкого стал для Оксаны Афанасьевой самым страшным.
Она бросила институт.
Взяла академический отпуск.
Собиралась эмигрировать.
Её вызывали в КГБ.
Пытались завербовать.
Она отказалась.
С будущим мужем её познакомил Высоцкий — когда был жив.
— Господи, какой потрясающий актёр! — восхищённо сказала Оксана на премьере фильма «Тот самый Мюнхгаузен».
— Какой-нибудь прибалт?
— Почему прибалт? Это наш Ермолай.
Высоцкий сказал это с улыбкой.
Обычный разговор.
Но потом, спустя годы, Оксана вспоминала его с замиранием сердца — будто там, в тех словах, было что-то мистическое.
Прошли годы.
Оксана вышла замуж за актёра Леонида Ярмольника.
У них родилась дочь Александра.
Семейный стаж — 40 лет.
Оксана Ярмольник стала известным театральным художником.
Но, судя по тому, что до сих пор делает кукол, в душе она так и осталась ребёнком…
